|
- ДОМА НАШЕГО ДЕТСТВА - ГОЛОВИНСКИЕ КОЛОКОЛА Улица Смольная, д.9  |
|
Морозное солнечное субботнее утро. Сквозь закрытые окна раздается мелодичный звон колоколов. Рыжий кот, до сих пор лежавший бездыханным на кровати, лениво открывает один глаз, как бы спрашивая – “Что это?” Ему, по человеческим меркам уже пенсионеру, звук непривычен, но, видя спокойную реакцию хозяина, он опять засыпает, хотя уши по-прежнему держит настороже.
Хозяин – это я, проживший здесь уже сорок с лишним лет, тоже пока не привык к такому. Бросаю свои хозяйственные дела, подхожу к окну и открываю створку “стеклопакета”. Комната наполняется свежим морозным воздухом и веселым перезвоном с колокольни бывшего Казанского Головинского монастыря неподалеку. Благодать! Наверно, так можно назвать сейчас мое состояние. Ритмичные удары резонируют с какими-то струнами души, мелочное улетучивается, возникает желание осчастливить всех окружающих. “Люди, ау!!! Вам тоже должно быть так хорошо?” Недавно в чудом сохранившейся колокольне устроили часовню Иконы Божьей Матери Казанской, и спустя почти восемьдесят лет округа опять слышит звуки, призывающие на службу. Пока только по субботам, когда священник из Аксиньинской церкви открывает тяжелую дверь и верующие заполняют небольшое пространство часовни, созданной на месте бывших проездных ворот. Говорят, что закрытие монастыря и дальнейший его ренессанс предсказывал схимонах Николай, в миру бывший крестьянин Рязанской губернии И. И. Гулин, поселившийся в этих местах в конце 60-х годов XIX века. Тогдашняя владелица головинской усадьбы В.И. Головина была женщина благочестивая, любила принимать у себя странных людей, инокинь и иноков. Она совершала паломничества в Троице-Сергиеву лавру, Оптину пустынь, вела активную переписку с видными деятелями церкви. Проникшись набожностью Гулина, Варвара Ильинична разрешила ему жить в хижине в глубине рощи за старинным парком у сельца Головино. Решение стало историческим. Кстати, название местечка не имело ничего общего с владелицей поместья тех лет, так получилось. На самом деле все пошло от прозвища за свой ум боярина И.В Ховрина – Головы (1453 - 1509/1516), вотчиной которого были здешние места. Ховрины-Головины были настолько знатным и влиятельным родом, что имели свой дом в Кремле наряду с такими старыми боярскими фамилиями, как Сабуровы, Морозовы, Беклемишевы. Головино в дальнейшем часто меняло своих владельцев. Ко времени перехода сельца от полковника М.М. Обольянинова к В.И. Головиной тут было всего 11 дворов, 60 крестьян, 7 дворовых. Усадьба выглядела типично помещичьей. Главный дом - одноэтажный с парадного фасада и двухэтажный со двора. С ним соединялся крытой террасой длинный деревянный флигель, предназначенный для торжеств и балов. В старинном парке с широкими липовыми аллеями находился маленький пруд, а за ней роща. Именно там и жил схимонах Николай. По его просьбе владелица приняла двух девиц, духовных сестер, крестьянок М.М. Стрельникову и Е.Я. Муравьеву, посвятивших свою жизнь Богу. Вскоре к ним присоединилась еще одна девица - Е.К. Репина. Они и привезли с собой икону Казанской Божией Матери, в честь которой в дальнейшем получит название монастырь, возникший здесь. Хорошо помню день 11 декабря 1966 года. Наша семья получила наконец-то на пятерых (отец, мать, три брата – Алексей, Владимир, Николай) отдельную трехкомнатную квартиру от завода “Знамя труда”. Утренняя суета в Измайлово, откуда мы выезжали из коммунальной квартиры, переезд в Химки-Ховрино (так модно было называть район), и вот я вхожу в пустые комнаты. В дальней из окна открывается незабываемый вид – чуть левее странный четырехэтажный дом (перестроенный бывший Троицкий собор), обилие деревьев, двухэтажное здание из красного кирпича впереди, а чуть дальше стройная колокольня и вторящая ей на горизонте Останкинская телебашня, еще не до конца возведенная. Выбегаю на балкон, а там внизу настоящая деревня с домами-пятистенками, сараями. И только чуть дальше видны разрозненные строящиеся пятиэтажки. Над всем этим царством “пяти этажей” гордо блестит звезда на шпиле здания Речного вокзала. Еще несколько лет, пока не расплодились по району уродливые панельные двенадцатиэтажки, мы наслаждались этой удивительной панорамой. Очень интересно рассмотреть карту Генштаба 1965 года, где видно, как выглядел район до массовой застройки. Станция метро “Водный стадион” уже есть (открыта 31.12.1964), будущий Кронштадтский бульвар несмело прерывается, едва начавшись, на месте электроподстанция и линии электропередач, очертания Головинского кладбища легко угадываются, а разрозненные прудики в парке Дружба совершенно не те, как ныне. Можно увидеть и старинные речки в округе – Норишку и настоящую Лихоборку. Первая еще не заключена в трубу и видна на протяжении от Аксиньинского пруда до Головинского ручья (канала), вытекающего из одноименных прудов. В наше время вы можете совершить экскурсию вдоль подземной ныне Норишки, если войдете в трубу около “стекляшки” на Кронштадтском бульваре. А “настоящая” Лихоборка там, где ей и положено быть – за Лихачевским шоссе (современные Онежская и Петрозаводская). Она никогда не вытекала из Головинских прудов, это фантазии современных картографов. Сначала Головинский ручей (канал), тот впадает в Норишку, являющуюся исстари правым притоком Лихоборки. Путаница началась после образования Химкинского водохранилища, в результате чего волжская вода по каналу вдоль Выборгской улицы стала поступать в пруды. Водная система района совершенно изменилась, а тут еще и Норишку, и часть Лихоборки в трубы заключили. Головино на карте Генштаба уже не указано, но легко опознается возле территории монастыря. Еще года два бревенчатые дома украшали наш двор. Помнится, был массовый субботник, на котором все жители окрестных домов разбирали их остовы. Кстати, в первый день, когда мы переехали, вода из крана почему-то не текла. Тут-то и пришла на помощь колонка на деревенской улице. На пятый этаж с полными ведрами, экзотика! В наследство от старинного села нам достались сады, в которых я мальчишкой частенько лазил по деревьям за яблоками и вишней, гоняемый жителями первых этажей нашего дома, теми, кто раньше жил в Головине. Они по-прежнему считали, что плодовые деревья их собственность. Березы, дубы, сосны, ели, клены, каштаны, яблони, груши, вишни, сирень, рябина – вот неполный перечень деревьев, с тех времен украшающих и освежающих наш двор. Остатки строений монастыря дожили до августа 1970 года, когда мощной техникой разбили толстые кирпичные стены построек, повезло только колокольне, наверно, просто побоялись ее разрушать из-за опасной близости пятиэтажек. Чтобы продолжить разговор об истории монастыря, самое время вернуться в 1872 год. В усадьбе был возведен двухэтажный деревянный терем, в верхнем этаже которого устроили домовую Спасскую церковь, а нижний был занят кельями, где жили послушницы. Вскоре умирает Гулин, казалось, община умерла, так и не сложившись. Но благодаря стараниям купца Сидорова Н.И., выкупившего сначала 8 десятин земли для богадельни, а после смерти Головиной в 1880 г. и остальную землю, ситуация изменилась. Из воспоминаний М.М. Стрельниковой: “Шло нам положение из барской экономии, продовольствие, а на нужды сами себе зарабатывали. К весне нас собралось уже семь человек. Одна была беда: церкви не было. А у Головиной была в доме большая образная, были иконы древние и частицы мощей. И Иродион Иванович, и сама она думала, что не подобает святыню в доме держать, хотела церковь устроить. Да митрополит Филарет этого не разрешил ей, а дозволил митрополит Иннокентий. Радость это для нас была, а тут вскоре и печаль нас постигла: батюшка наш у себя на родине скончался. Остались мы без него как сироты горькие. Что делать, не знаем. Помним лишь его предсказание, что будет на сем месте обитель, помним и ждем.” В мае 1881 г. 75,5 десятин с лесом и постройками перешли к Сидорову. Купец обратился с просьбой к Московскому митрополиту Макарию учредить в сельце Казанскую женскую общину, подчеркнув что жертвует свое имение в ее пользу. Вскоре Синод вынес решение об учреждении общины и началось активное строительство. 19 октября 1882 г. была освящена церковь Казанской иконы Божией Матери, деревянная на каменном фундаменте. Начальницей выбрали М.М. Стрельникову, позже она стала и первой настоятельницей под именем Магдалины. Муравьеву посвятили в казначеи, а Репину - в благочинные. В 1885 г. именным указом Александра III за общиной была закреплена подаренная земля. 7 марта 1886 г. Синод постановил переименовать общину в Казанский Головинский общежительный монастырь со штатом из 15 монашествующих и стольких же послушниц. Эта дата и считается годом основания монастыря. Каменный соборный храм Живоначальной Троицы с двумя приделами - Марии Магдалины и Черниговской Божией Матери - построил в 1887 г. вологодский купец М.Н. Киселев в память умершей жены, он же на свои деньги снабдил его всем необходимым. Своды и стены храма расписаны за счет рогачевского крестьянина П. В. Корнева. В монастыре построили двухэтажное здание, нижний этаж которого заняла больница, а верхний - богадельня. В этом же корпусе находилась церковь св. Акилины Мученицы, построенная на деньги воскресенской купчихи Акилины Смирновой, принявшей тайный постриг под именем Рафаилы. На средства благотворителей возвели еще два корпуса: для настоятельницы и для братии с трапезной и пекарней. Не имея возможности увидеть пейзажи тех лет, доверимся “Московским ведомостям” № 211 за 1900 год, где эмоционально изложены воспоминания о прогулке возле Головина. “От Михалкова до Головинского монастыря версты полторы. Шоссе, обогнув фабрику Иокиша, затем круто уклоняется вправо и доходит до самого монастыря. Дорога идет большею частью лесом, но все-таки лучше направиться прямо из парка окольною тропинкой. Из каменной беседки, испещренной надписями, надо повернуть тут же влево по берегу пруда. Пройдя несколько десятков шагов, через маленькую дверку в загороди вы заметите поворот налево и отсюда ступайте дорожкой по насыпному валу на берегу пруда... За плотиной вскоре поворот направо, а через высохшее болотце – тропинка на пахотные поля. Отсюда открывается вид с широким кругозором… На горизонте, начиная справа, вырисовываются фасады, крыши и куполы церквей и зданий в Дегунине, Ховрине, Аксиньине. А влево на холме красуется Головинский монастырь. Первою постройкой, которая встретится на пути к обители, будет скотный двор. Если устали, зайдите и выпейте свежего молока, которым гостеприимно и недорого угощают монастырские белицы. За скотным двором другие, внемонастырские постройки, в том числе и дачи, в конце которых на перевале холма находится гостиница. А через дорогу от скотного двора – калитка в новенькой, “с иголочки”, каменной стене ограды. Обитель расположилась просторно, на приволье. Все ее здания блестят чистотой и новизной, сгруппировались уютно и оставили еще много места для будущих построек.” Каменная беседка в Михалково все еще на месте, так что вы можете повторить эту прогулку, только, боюсь, эмоции будут другие. Молочка точно уже никто не нальет, а вот бензинчиком на автозаправке можно напиться на том месте, да и пейзажи не вдохновят уже. Казанский Головинский монастырь по современным понятиям был “новоделом”, но очень полюбился москвичами и окрестными жителями, потому что здесь чувствовалось что-то несуетное. С помощью православных сайтов удалось восстановить схему расположения построек обители и наложить ее на современную застройку, изображенную на спутниковом снимке. Правда, кое-что я и сам помню - четырехэтажный, сильно перестроенный Троицкий собор, пространство за ним, где сохранились аллеи внутримонастырских посадок, а также обезглавленную Казанскую церковь с прилепившимся сараем. Ну, и, конечно, особенно поразил котлован строящегося дома № 3 по Смольной улице, мимо которого я ходил в школу. Представьте – разбросанные кости и черепа, а в вертикальных стенках среза - гробы на уровне 1,5-2 метров ниже уровня земли. Картина не для детской психики, но таково было отношение в те времена ко всему, что датировалось до 1917 года. Уничтоженные захоронения погибших в Первую Мировую войну у Всехсвятского (кинотеатр “Ленинград”) лишнее тому подтверждение. Чьи останки лежали тогда под ногами прохожих на разоренном кладбище Головинского монастыря? Может кого-то из жертвователей либо из семейства Иокишей, владельцев Михалковской фабрики, может художника-передвижника К.В. Лемоха, жившего на хуторе близ Ховрина, либо его жены и внука, являвшегося также внуком Менделеева. Этот печальный ряд можно продолжить, грустно, остается только попросить прощение за содеянное кем-то святотатство. Октябрьская революция круто изменила жизнь обители. Монастырь незадолго отпраздновал двадцатипятилетие основания, была возведена каменная колокольня в 25 сажен (по числу лет юбилея) вместо изветшавшей деревянной, в монастырских стенах уже жили 150 монахинь и послушниц. Газета “Русский инок” в декабре 1911 года писала: “25 лет - срок для существования монастыря очень небольшой, так как многие и многие обители на Руси Святой считают свое бытие столетиями. Однако, и 25 лет существования что-нибудь да значат! А, главное, они свидетельствуют, что и в наше время не оскудела вера православная, что и в наше время созидаются и процветают Божии обители... В Головинском монастыре теперь четыре храма; каменный, во имя Пресвятой Троицы, каменный - больничный, во имя св. мученицы Акилины; деревянный домовый храм, во имя Всемилостивого Спаса и деревянная церковь, посвященная Казанской иконе Божией Матери. Ежегодно в Головинском монастыре совершается два крестных хода: 8 июля - в день празднования Казанской Иконе Богоматери и 27 июня - в воспоминание совершившегося, первоначально, в этот день основания монастыря. При обители существуют иконописная мастерская, школа грамоты и рукодельня для девочек. Для больных и престарелых сестер обители имеются больница и богадельня. Управляет монастырем игумения.” Но грянул 1917 год. Отношения с Советской властью в первое время были нормальными. В 1919 г. Никольская больница развернула в монастыре госпиталь, а Наркомат здравоохранения выделял ежемесячно по 500 рублей на его содержание. Но по окончании Гражданской войны настали тяжелые времена. Во время голода 1921-1922 гг. началась кампания по изъятию церковных ценностей, происходил повальный грабеж церквей и монастырей. Сестры по примеру других обителей организовали трудовую артель. Фактически она уже существовала, созданная самим образом жизни в монастыре, и лишь оформилась в советское время как один из способов выжить. А трудолюбия монахиням было не занимать. На Всемирной выставке 1900 г. в Париже золотошвейная работа с жемчугом получила "Гран При". А молочную ферму Головинского монастыря окрестные жители вспоминали десятки лет спустя после закрытия обители. Очередная кампания Советской власти в борьбе с религией была направлена против так называемых "лжеартелей", созданных в монастырях. В 1923 году артель была распущена, еще некоторое время монахини оставались на месте, тем более что большинству из них просто некуда было деться. Появились другие “постояльцы” – рабочие бывшей фабрики Иокиша, студенты, военнослужащие. Спасская церковь была превращена в общежитие. В 1928 году у монастыря отобрали деревянную церковь и землю, но служба продолжалась в соборе к неудовольствию властей. Начались гонения на служителей церкви. Вскоре арестовали о. Василия, прослужившего священником в храме Казанской иконы Божией Матери с 1894 года, и приговорили к ссылке. Поводом для ареста было дело о срыве показа антирелигиозного кино в Пасхальную ночь 1929 года, когда кто-то повредил провода, и демонстрация фильма прекратилась. Верующие были обвинены в намеренном повреждении проводов, будто бы они не только этим сорвали антирелигиозное мероприятие, но и имели намерение сжечь заживо собравшихся в клубе (бывшем храме) безбожников, так как были обрезаны электрические провода, ведущие к насосной станции, и в случае пожара не хватило бы воды, чтобы его затушить. Таким образом, годом закрытия Головинского монастыря можно считать 1929-й, когда последний раз слышали звон колоколов на Пасху. Вскоре большинство монахинь вывезли в Казахские степи в ссылку. Многие из них погибли в дороге от голода, другие умерли уже на поселении. Через три года о. Василий вернулся. За время его ссылки обитель была приведена в плачевное состояние: собор обратили в клуб, в склепе, где были похоронены основатели монастыря, устроили склад зерна. Здание богадельни, в котором жили несколько престарелых монахинь, отобрали, и отец Василий приютил их в своём доме в Головине. Сам он стал служить в Знаменской церкви в селе Аксиньино. Несмотря на трудное время, народ во множестве шёл к о. Василию за советом, благословением. Его посещали местные учителя школы из Лихобор, он был знаком с известным архитектором К.С. Мельниковым. Частыми гостями были почётные народные учительницы С.П. Внукова и В.И. Шувалова, молодая тогда актриса Малого театра Е.Н. Гоголева. Знаком он был и с учёными Сельскохозяйственной Академии. Со всеми, кто его посещал в трудные минуты, он находил общий язык и понимание. 15 ноября 1937 года отца Василия опять арестовали и заключили в Таганскую тюрьму. При аресте сотрудники НКВД разорили киот, забрали у священника иконы, награды, полученные им во время русско-японской войны, позолоченный наперсный крест и митру. 25 ноября “тройка” НКВД приговорила священника по ст.58-10 УК РСФСР к расстрелу "за контрреволюционную агитацию". Погребён Василий Лихарев в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой. Такие страсти кипели в Головине всего семьдесят-восемьдесят лет назад. Сейчас и местность сильно изменилась, и жители, и нравы. В моей бывшей школе, которая стоит возле когда-то существовавшего монастыря, в половине классов обучение идет на азербайджанском языке. Как говорится, “свято место пусто не бывает”. Посмотрите на Троицкий собор без куполов (фото второй половины 30-х г.г.) и придете к такому же выводу. А тогда, в декабре 66-го, все Соколовы были просто счастливы. После комнаты в коммуналке отдельная квартира казалась верхом комфорта, не беда, что мебели мало, зато теперь даже уединиться можно. Я стал ходить в 3-й класс 157-й школы, Владимир ездил в прежнюю 403-ю школу на “Первомайской”, чтобы закончить там 8-й класс, а Алексей уже был на 3-м курсе Московского авиационного приборостроительного техникума им. С. Орджоникидзе. В первый день, войдя в класс, я слегка опешил от возникшей вдруг тишины. Как оказалось, ребята очень удивились, увидев на мне пионерский галстук, тут это было диковинкой, а в измайловской школе работа по превращению “октябрят” в пионеры лучше велась и два месяца назад мне торжественно повязали галстук в музее Революции. Школа была единственной в округе, учеников становилось все больше и больше по мере заселения района, поэтому пришлось походить и во вторую смену, а нумерация классов “Д” или “Е” не удивляла. Моя мать, Клавдия Дмитриевна, долго болела перед самым переездом. Сначала лежала в онкологии на Каширском шоссе, потом сломала ногу и передвигалась на костылях. Когда дело пошло на поправку, то остро встал вопрос с поиском работы. Должность почтальона в Измайлово, где она трудилась последние годы, уже не годилась, ездить далеко, да и такой род деятельности ей был противопоказан тогда. К счастью, новому почтовому отделению А-493, располагавшемуся в обычной трехкомнатной квартире на первом этаже дома 23 к.2 по Смольной улице, требовалась сортировщица корреспонденции. В результате, мать продолжила карьеру связиста. Потом и мы все стали подрабатывать на почте (А-499 на улице Лавочкина, куда перешла работать Клавдия Дмитриевна) – отец слесарем, а Алексей, Владимир и я передавали друг другу почетную должность сторожа, будучи студентами, аж до 1980 года. Плюс к этому можно было и разносчиком газет устроиться на утреннюю или вечернюю доставки за 30 рублей в месяц, что являлось хорошей прибавкой к стипендии. Как вы понимаете, лишних денег в семье не имели, отец, Николай Николаевич, часто болел, сначала получил 3-ю группу инвалидности по здоровью, а потом и 2-ю, когда досрочно вышел на пенсию. Поэтому мы с братьями с детства были ориентированы, что надо где-то прирабатывать. Да и то, что все трое после 8-ми классов ушли учиться в техникум, будучи отличниками в школе, являлось следствием извечного финансового вопроса, ведь там платили стипендию. Надо отметить, что Московский авиационный приборостроительный техникум (МАПТ) все закончили с “красным” дипломом, оставив, таким образом, в истории учебного заведения определенный след, даже можно сказать рекорд соорудили на троих. Только не представьте превратно, что у нас было какое-то тяжелое детство, нет, как у всех. Я почти с десяти лет могу называться “головинцем”, сполна испытав мальчишечью тягу к освоению нового района. В округе не осталось ни одного дома, который мы с приятелями не облазили бы на этапе строительства. А у 4-го подъезда дом № 25 по Кронштадтскому бульвару, наверно, до сих пор под асфальтом покоится мой сапог, утонувший в непролазной грязи в 1967 году. С каждым годом ареал обитания расширялся. Сначала Головинские пруды и парк Михалково были вне конкуренции. И лодочная станция привлекала, и игротека при детском клубе, где разрешалось бесплатно поиграть в настольный футбол и другие нехитрые игры того времени. А во время весеннего половодья особенным шиком считалось катание на льдинах. Представить и ощутить себя храбрым полярником – это же все по-настоящему! Как и купание в холодной воде в результате неудачного маневра, слава богу, без последствий. Ну, и, конечно, таинственные башни усадьбы Михалково бередили наше воображение, картинки из только что прочитанных рыцарских романов оживали в схватках у этих старинных кирпичных стен, уже не помню, кто побеждал в итоге – Алая или Белая роза. В межевой книге 1680 г. Михалково упоминается как вотчина Ивана Ивановича Дашкова. Это было обыкновенное небольшое поместье среди лугов, заливаемых по весне бурной рекой Лихоборкой. Во второй половине XVIII в. в Михалкове поселилась Екатерина Дашкова – известнейшая деятельница екатерининского времени, первый президент Российской Академии наук. Дашкова любила поместье, жила там вместе с детьми, но имение было уже в плачевном состоянии и в 1764 г. она была вынуждена его продать Никите Панину, воспитателю Павла I – деньги понадобились для заграничного путешествия. Причем в Европу она отправилась под именем «княгиня Михалкова». Никита Панин подарил усадьбу своему брату Петру, известному генералу. При нем усадьба интенсивно перестраивается; появляется система прудов, сад украшается скульптурой и павильонами. Строительство панинской усадьбы приписывается авторству Василия Баженова. Уже в 1797 г. сын Панина Никита продал имение купцам и с самого начала XIX в. здесь закипело ткацкое производство. Начиная с 1860 года, прусский подданный, суконных дел мастер Вильгельм Август Йокиш скупает у Грачевых и прочих владельцев земли Михалково. За годы беспощадной эксплуатации прежними хозяевами башни совсем развалились, большая часть стены была разобрана, флигеля использовались, как производственные помещения и т.д. В.И. Йокиш сумел предотвратить разрушение старинной усадьбы, отреставрировал по «старинному образцу» въездные башни, флигеля и беседки, а недалеко от бывших владений графа выстроил для себя и своей семьи красивый особняк из красного кирпича с необычными башенками, сохранившийся до наших дней. Фабрика росла и развивалась, перед революцией тут работали более тысячи человек, прибыль достигала миллиона рублей. Производство и ныне существует – только зовется теперь не «Товарищество Йокиш», а имени Петра Алексеева. К слову сказать, обилие рабочих поселков в районе в начале 20-го века привело к тому, что на Московской Окружной железной дороге, сооруженной в 1908 г., недалеко друг от друга построили аж две станции – Лихоборы (рядом с Михалково) и Братцево (у села Никольское, напротив нынешнего Метрополиса). Стоимость кольца составила 38.676.023 рубля. Недешево, зато выполнено было указание Николая II, которое он начертал на титульном листе проекта: "Дорога должна иметь сообразный первопристольной столице вид". Цель строительства была – уменьшение транзита грузов через Москву и пассажирское сообщение (прекращено в 1930 г.) между новыми окраинами Москвы. Поскольку Московская Окружная железная дорога строилась как "образцово-показательная", к ее созданию были привлечены выдающиеся силы. Все проекты сооружения Окружной разрабатывались под руководством трех человек - Н.А.Белелюбского, Л.Д.Проскурякова и А.Н.Померанцева, причем если первые два отвечали за техническую сторону дела, то архитектура находилась в ведении одного Померанцева. Вокзалы Окружной как, впрочем, и все ее постройки близки к стилю модерн и, по отзывам современников, напоминали железнодорожные здания Германии и Австрии. Часть из них имели оригинальные фасады, часть (Ростокино, Лефортово, а также Белокаменная, Черкизово и Кожухово) - "типовые". Для персонала станций были выстроены жилые дома девяти типов. Жилой фонд Московской Окружной железной дороги при ее пуске в 1908 году составлял 8000 м2, не считая путевых будок, казарм и полуказарм, сооруженных для путейских рабочих. Интересны были и здания продовольственных пунктов, имевшихся в Лихоборах, Серебряном Бору, на Пресне и на Угрешской. Даже на столь функциональное помещение как "Отхожее место на 52 очка" при продовольственном пункте было приятно смотреть. Интерьеры служебных и жилых зданий выполнялись с большим вкусом, согревали их голландские и русские печи, часы "электрические и пружинные" были поставлены фирмой "Павел Буре". Внутри вокзалов имелось три больших зала - 1-го, 2-го и 3-го классов, сильно отличавшихся друг от друга. В первом классе в углу поблескивал огромный иконостас, стояли мягкие диваны в белых полотняных чехлах. Во втором классе диваны тоже были, но жесткие, деревянные. В зале третьего класса совсем не было мебели. Хочешь присесть - садись на пол В сутки проходило четыре пассажирских поезда. Схема движения была такова: поезда выходили с Николаевского вокзала, отправлялись через Московско-Брестскую дорогу на станцию Пресня Окружной дороги. До этого места каждый поезд шел двойной тягой. Здесь его разъединяли. Один паровоз ехал "по часовой стрелке", другой - в противоположную сторону. Каждый тащил за собой состав из трех вагончиков. Обогнув кольцо, оба поезда опять возвращались на Пресню, здесь объединялись в один и возвращались на Московско-Брестскую дорогу. Сейчас Правительство Москвы вынашивает планы возродить пассажирское движение по кольцу, даже одна платформа уже построена на площади Гагарина и в Сити запланировано место. Посмотрим, хватит ли денег на такой масштабный проект. Многие из построек Окружной дороги до нас не дошли, больше повезло станции Лихоборы. Все станционные здания стоят вдоль нынешнего проезда Черепановых. На углу с Михалковской улицей выделяется бывший дом начальника участка тяги (ныне детская поликлиника). На фасаде его в небольшой нише между двух окон Померанцев поместил символ мудрости - фигурку совы, видимо, обязанную следить за мудростью железнодорожного начальства. Пройдя немного дальше по проезду Черепановых, можно посмотреть хорошо сохранившийся вокзал; немного не доходя до него - жилой дом типа № 3, обосновавшийся за бетонным забором. По правой стороне проезда можно увидеть жилые дома типов №№ 2, 3 (ныне отделение милиции) и дом начальника станции и его помощника. В проезд также выходят и относительно доступны для осмотра две будки центрального управления стрелками и сигналами, а на другой стороне железной дороги сохранилась водокачка. Конечно, в конце 60-х годов всей этой информации я не знал, но здания глаз тогда “зацепил”, как и саму железную дорогу, когда на автобусе 90-го маршрута добирался на тренировку на стадион “Авангард” в Старопетровском проезде. Наступил активный период увлечения футболом, я играл и в “Кожаный мяч” на первенство Ленинградского района и на первенство Москвы за команду мальчиков “Авангард” 57-го года рождения. Кстати, тем самым нарушал положение о соревнованиях, “профессионалы” из секций не имели право играть за “любителей” на “Кожаный мяч”. Это называлась “подстава”. Особенно хороши были мои показатели в двенадцатилетнем возрасте, когда играл в нападении и много забивал. Через год уже бегал в полузащите, а потом, став близоруким, и вовсе отошел в защиту. Вырастая, мы теряем координацию и многие другие навыки, так легко дававшиеся в детстве. У нас при ЖЭКе работал спортивный организатор Иван Иванович, сумевший собрать неплохую команду под названием “Чайка”. В 1969 мы заняли второе место, а на следующий год стали чемпионами Ленинградского района. Зимой почти те же люди играли в хоккей на призы “Золотая шайба”. Правда, там у “Чайки” успехи были поскромнее. Интересно, что когда уже мои дети в конце 80-х г.г. приходили на каток у школы № 691, то видели все того же Ивана Ивановича. Ценность таких людей, к сожалению, сознаешь только, когда они уходят из жизни. Больше спортивные баталии не кипят на углу Смольной и Флотской улиц. В нашей квартире после лета 1968 года количество жителей сократилось – Алексей, закончив радиотехническое отделение техникума, решил стать военным и поступил в Киевское высшее инженерно-техническое училище. Хорошо помню его приезды на каникулы, когда в доме наступала суматоха, свойственная праздникам. Все отмечали, что Алексею военная курсантская форма очень к лицу, чем родители страшно гордились. Однажды он привез мне сувенир - значок “Динамо” (Киев), чем слегка обескуражил фаната “Спартака”, хотя значок я храню до сих пор. У Владимира же с военной службой вышел анекдотичный случай. В июле 1971 года после завершения средне-технического образования в МАПТе его призвали на два года. Как водится, были пышные проводы, напутствия…., а через день он вернулся, оказавшись лишним в команде призывников. Оказывается, и такое бывает! Владимир не стал терять времени даром и поступил в Московский авиационный институт на дневное отделение, обеспечив тем самым себе защиту от призыва. Годом ранее произошло еще более грандиозное событие в стенах небольшой квартирки - 18 июля 1970 года женился Алексей. Его избранницей стала Людмила Воробьева, выпускница все того же МАПТа, учившаяся на курс младше. История была романтичной, чего стоят только поездки на велосипеде до Филей, где жила Люся. Алексей долго ухаживал, отношения даже прерывались, но все-таки свадьба состоялась. Мероприятие отмечалось с размахом – и выкуп невесты, и белая “Волга”, и Дворец бракосочетания “Аист” на “Динамо”, и хлеб-соль в руках матери у подъезда, и семьдесят гостей в трех комнатах, и гармонист, упавший в конце мероприятия со стула. Словом, настоящая русская свадьба с танцами во дворе и вторым днем на поправку здоровья. К сожалению, семья Алексея и Людмилы просуществовала только тринадцать лет, разрыв был тяжелый и скандальный, в результате чего сыновья Алеша и Андрюша долгое время не виделись с отцом. Хорошо, что недавно отношения возобновились. Забегая вперед, скажу, что в феврале 1975 дома состоялась еще одна свадьба – Владимира и Ольги. Гостей в тот раз было поменьше, человек пятьдесят, но по веселью план выполнили точно. Помнится, на следующий день у меня состояние было так себе, все семнадцатилетние проходят через испытание “вино по праздникам” и определение рамок дозволенного, вот и я вычислил их эмпирическим путем. Неудивительно, что молодожены познакомились… правильно, в МАПТе, кузнице кадров нашего семейного рода. И Владимир, и Ольга были активными комсомольцами, сохранилась фотография 1970 года, на которой видно, как они выносят знамя техникума на каком-то праздничном мероприятии. Пройдя через непросто складывавшиеся отношения, они заложили новую традицию Соколовых – регистрацию в “грибоедовском” Дворце бракосочетаний № 1. Пока практика показывает, что это хорошая примета. Тридцать пят лет совместной жизни, двадцать девять, девять и один год – такова статистика на момент написания очерка наших четырех пар, начавших семейную жизнь на бывшей улице Грибоедова. Моя учеба в школе протекала спокойно, без нотаций со стороны родителей, что неудивительно, в аттестате за восемь классов у меня была только одна плохая оценка – “четверка” по физике. Много читал, что в нашей семье являлось нормой. Большая домашняя библиотека у нас была не модным аксессуаром интерьера, а потребностью. Отец еще с пятидесятых годов почти с каждой зарплаты покупал какое-нибудь интересное издание, больше по военной тематике, что ему было очень близко как фронтовику. А, учитывая, что мать работала на почте, то редкие журналы и подписка на приложение к “Огоньку” тоже не проходили мимо нашего внимания. Хит сезона 1968 года, без сомнения, был восьмитомник Конан Дойля и пятнадцатитомник Герберта Уэллса. “Дефффицыт”, - как говаривал Аркадий Райкин. Наверно, я казался нетипичным отличником, не “ботаником”, как сейчас говорят. В друзьях имел далеко не пай-мальчиков, наша компания все свободное время отдавала спортивным играм – футболу, хоккею, баскетболу. В начале семидесятых мне полюбились лыжные прогулки на прудах в парке Дружба, тогда они выглядели совсем не так, без гранитных набережных. Кстати, история парка интересна. Если посмотреть проект сталинской реконструкции Москвы 1935 года, то в этом месте можно увидеть широкий проспект, идущий от Речного вокзала к будущему Лихоборскому парку, планировавшемуся за современной улицей Лавочкина, где предполагалось организовать каскад прудов. У тогдашних архитекторов была вовсе идея-фикс – превратить Москву в остров с помощью каналов. Успели реализовать только проект Химкинского водохранилища и канала Москва-Волга. В 1957 году в Москве с 28 июля по 11 августа проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов, шестой по счету. Традиционным событием и праздником всех пяти предшествующих фестивалей молодежи была посадка деревьев в парках тех городов, где проходили фестивали, в память этих незабываемых встреч. В Праге, Будапеште, Бухаресте и Берлине высаживались отдельные деревья – символически от каждого континента мира или делегации. В Варшаве, на V Всемирном фестивале молодежи и студентов, была посажена Аллея дружбы. А у нас в Москве решили заложить целый парк – Парк дружбы. Рассматривались варианты на Поклонной горе, в районе будущего Профсоюзного проспекта и на Ленинградском шоссе, где напротив парка Химкинского речного вокзала существовали старые отработанные карьеры Никольского кирпичного завода. В результате комиссия пришла к выводу, что лучшего места для будущего парка, чем карьеры, заполненные чистейшей водой, разделенные живописными перешейками и окруженные всхолмленным рельефом, образованным вскрышной породой при их разработке, не найти. Решили – проект парка делать на этом участке, где в округе в ближайшие годы должно начаться строительство крупного жилого района Химки-Ховрино. Главный вход в парк Дружба сделали с Ленинградского шоссе в продолжение оси соседнего парка, в направлении прямо на шпиль Речного вокзала. Парадная площадь решалась в регулярном стиле, далее плавно переходящем в глубинной части территории к пейзажному. До конца июля на территории первоочередного строительства посадили более 500 деревьев в возрасте от 15 до 30-ти лет, главным образом, в аллейных посадках. На центральную площадь парка были высажены 5 пятидесятилетних лип, выкопанных перед северным входом ВДНХ, которые символизировали 5 континентов мира, и по центру - 80-ти летний дуб, перевезенный из ближайшего Химкинского лесопарка. Березы, липы, клёны, лиственницы, каштаны и хвойные деревья высаживались с комом земли размером не менее 1,0 х 1,0 х 0,6 метра, ни одно дерево не погибло: приживаемость была 100%. Праздник закладки парка состоялся 1 августа 1957 года и привлек к участию почти 5 тысяч делегатов, гостей фестиваля и многочисленных жителей окрестных районов. Для многих из них, особенно представителей южных континентов, ели и березки были экзотическими растениями. Они с большим удовольствием высаживали их в приготовленные места. Сейчас с парком происходит что-то непонятное, со всех сторон надвигаются застройки – торговые центры, гаражи, жилые дома, общежития. Такими темпами он скоро опять сократится до размеров 50-летней давности. Еще с парком Дружба связаны и мои отрицательные воспоминания, когда году в 71-м здесь компания человек в 5-6 крепко побила меня и отобрала мелочь. Тогда в восточной части еще были карьеры, а я имел наглость идти прямо через них к кинотеатру “Нева”. Публика в округе жила специфическая, одно-двухэтажные рабочие поселки только начали ломать, поэтому такой путь, наверно, был авантюрой. В восьмом классе на семейном совете стали думать – продолжать мне учиться в школе или идти проторенной братьями дорожкой в техникум, тем более, что там открыли новое отделении “Электронно-вычислительные машины”. Этот вариант и перевесил в итоге благодаря Владимиру, понимавшему тогда перспективы новой профессии. Лето 1972 было во многом историческим, а для меня означавшее конец детства, переход к взрослой жизни. Во-первых, родители в квартире затеяли ремонт, настилали полы паркетом вместо страшных крашеных досок. Во-вторых, я готовился к экзаменам в МАПТ, надо было сдавать математику устную и диктант по русскому языку и обязательно получить минимум “хорошо”, чтобы получать стипендию с первого семестра. В-третьих, в Подмосковье начались торфяные пожары, и густой дым заволок весь город, что было тогда очень необычно. И, в-четвертых, 12 августа родился Алексей Алексеевич, когда Алексей и Людмила приехали на каникулы из Киева. В сентябре родители собрали родственников, чтобы отметить завершение ремонта, мое поступление в техникум (я сдал оба экзамена на 4), и, конечно, рождение внука. Надо сказать, что в 60-70-е годы мы очень часто ходили в гости и принимали у себя. Родня была большая, братьев много, и родных, и двоюродных, и троюродных. Посчитайте сами - Александр Сергеев (формально дядя, но по возрасту – брат), Саша Собчинский, Андрей Курочкин, Николаевы Саша и Володя, Соколовы – Алексей, Владимир, Николай. Почти футбольная команда! На фотографии 68 года, сделанной у нас на Смольной улице, все еще молодые и неженатые, с модными прическами и стильными галстуками. Теперь уже почти все деды, даже я, а у Сергеева аж семь внуков. А рядом фото сестер Кириллиных того же периода - Ольга, Мария, Дарья. Это наши бабушки, простые русские женщины, давшие жизни всей этой веселой ватаге ребят. Гляжу на старые снимки, в голове веером проносятся эпизоды тех лет. А тут еще удалось раздобыть спутниковый снимок ЦРУ, рассекреченный недавно. Спасибо вам, неизвестные работники американского плаща и кинжала, что вы запечатлели ту, еще не родившуюся Смольную улицу 16 июля 1966 года. Если бы не вы, то уже тяжело бы было вспомнить детально постройки тех лет. Наш дом уже возведен под крышу, соседние еще нет, школа 157 уже работает, видны и монастырские постройки. Даже пруд бывшего известного головинского парка виден на месте, где сейчас завод “Кристалл”. Опять почитаем “Московские ведомости” за 1900 год: “Рядом с монастырем парк, на окраине которого стоит гостиница и неподалеку монастырская школа. В гостинице живут и постоянные жильцы – дачники. Живут они и в отдельных дачах, и в крестьянских домах, известно ведь, что дачники под Москвой гнездятся везде, где только есть жилье. По аллее парка расставлены скамейки и столики, за которыми богомольцы подкрепляют свои силы. Самый парк очень милый, уютный, тенистый, со старыми липами, с небольшим прудом, за которым через плетень открывается живописнейший вид. За неглубокою котловиной, все поднимаясь выше и выше, на обширном горизонте раскинулись поля, огороды, леса, деревни, усадьбы, церкви. Полюбовавшись картиной, можно продолжать прогулку. Для этого стоит только раздвинуть плетень и идти к Ховрину, до которого отсюда рукой подать.” Господи, как же мило и уютно было тут в начале XX века! Большинство живущих здесь сегодня даже не подозревают об этом. Головино стало жертвой большого города, пав в неравной схватке. И только головинские колокола напоминают о связи времен, призывно зовя на службу, как тогда, когда крест колокольни был виден за много километров, когда Россия была совсем другая. Скоро снесут и наш дом, говорят, есть такие планы. Квартал будет застраиваться высокими зданиями, приедут новые жильцы, ничего не знающие об истории местности и не видевшие села Головина. Здесь появятся дети, для которых их новый дом будет любимым домом детства, какой для меня и моих дочерей стала эта “на лицо ужасная, но добрая внутри” пятиэтажка в зеленом дворе, наследница села Головино. Записал Соколов Н.Н. (1957 г.р.) При подготовке материала использованы фотографии из личного архива Соколовых и с сайта www.oldmos.ru |
Видео из домашнего архива.
Водружение креста на колокольне Казанского Головинского монастыря. Апрель 1997 г.
Дома нашего детства
Главная страница сайта
Сайт управляется системой uCoz